Внимание!
вторник, 06 января 2015
23:40
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
четверг, 18 декабря 2014
22:42
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
22:15
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
среда, 17 декабря 2014
14:16
Название: Начало
Размер: миди
Канон: "Станица"
Пейринг/Персонажи: Коля Волков
Категория: джен
Краткое содержание: обычные мальчишки 70-х стали бандитами в 90-х
читать дальше
Старикам надо помогать, младших – защищать, а родителей – любить. Эти нехитрые истины Коля Волков усвоил ещё в раннем детстве и их же выпалил на торжественной линейке, когда его спросили о заповедях октябрят. На следующий день учительница грустно покачала головой и сказала, что вместо "любить родителей" надо было ответить про заветы Ильича. Только в Мавзолее Коля ни разу в жизни не был, а родители сидели в зале и при его словах гордо заулыбались. Так что все он правильно сказал, и пусть одноклассники хихикают, если сами ничего ещё не понимают. Не смеялся только лучший друг Сашка Каленюк.
– Было бы кого любить, – буркнул он сразу после Колиных слов.
Сашкина мать была горькой пьяницей, а отец сразу после рождения сына ушел к другой женщине. Как только Сашка немного подрос, его забрали к себе тетя – учительница в лощинской школе – и дядя – станичный милицонер. А ещё через год Сашкина мать погибла: зимой как обычно напилась до потери сознания со своим мужиком и забыла закрыть печку. Так и угорели. Отец от прав на Сашку отказался – у него уже была новая семья, беременная жена – Клара Борисовна и дядя Ваня получили опекунство, а Колина мама – возможность жалеть "бедного сиротинушку" и относиться к нему как к сыну.
– А ты моих люби, – тихим шепотом предложил Коля.
Именно Сашка первым узнал, что тётя Надя скоро должна родить, и сообщил Коле. Коля как раз в этот момент собирался пробить пенальти. От неожиданности он послал мяч в противоположную сторону и на него тут же налетели противники, благодаря за победу. Сашка растолкал толпу и протянул руку, помогая подняться.
– Брось их, – сказал он. – Пойдём лучше к нам. Тетя Клара попросила с Юрой посидеть.
Годовалый Юра был единственным сыном Клары Борисовны: тихий спокойный ребенок, за которым даже следить не надо было.
– Так что там с мамой? – напомнил Коля, когда они отошли.
– Она родит ребёнка через четыре месяца, – сказал Сашка. – Я слышал, как она тете Кларе говорила.
– Опять подслушивал?
– Ну и что? – набычился Сашка. – Они ничего нам не говорят, а мне же интересно!
– Слушай! – Коля резко остановился. – А давай поклянемся, что всегда всё будем говорить друг другу?
– Давай, – без раздумий согласился Сашка.
Сережа родился шестого апреля, а через две недели, двадцать второго, Колю должны были принимать в октябрята, и мама сказала, что обязательно пойдет на линейку. Коля с папой пытались ее переубедить. Говорили, что она еще слаба, что Сережу не с кем оставить, что достаточно будет только папиного присутствия, но мама была непреклонна. Когда она сказала, что за Сережей присмотрит тетя Лиза с соседней улицы, Коля возмутился: тетя Лиза и за своим-то приглядеть не могла, вечно он у нее орал, куда ей еще одного?
– С собой возьмем, – заявил он маме. – Он все равно постоянно спит.
– А если он проснется, и испортит тебе торжественный момент? – сказал папа.
– Он мой брат. Он не может ничего испортить.
Отец руководил двумя хоровыми кружками: в школе и в колхозе, а мама разводила кроликов. В колхоз ее не взяли из-за судимости, а другой работы не было: станица хоть и была большая, но работать, кроме как в колхозе, было практически негде. Кролики почти не требовали затрат: паслись на восьми волковских сотках, которые колхоз выделил Владиславу Митрофановичу в личное пользование за то, что его хоры уже который год подряд выигрывали областные конкурсы. Только приходилось следить за численностью кроликов, чтобы они друг у друга на головах не сидели, да пристраивать их было некуда. Мама с утра до ночи стояла за прилавками, ездила в Ростов, продавала крольчатину чуть ли не за бесценок, с трудом избавлялась от одного помёта и тут же начинала растить следующий. За столько лет Коля научился чувствовать запах кроличьего рагу за километр и обходил его десятой дорогой, но, когда все только начиналось, он предложил маме бросить животноводство и пойти хоть продавщицей в магазин.
– Ты что это, сына? – строго спросила мама. – Это ты меня хочешь продавщицей сделать?
– Но мам...
– Не перебивай, – мама не повысила голос, а всего лишь строго подняла указательный палец, но Коле хватило этого, чтобы почувствовать себя виноватым. – Я, сынуля, бригадиром была, всю зону мясом снабжала. И всем хватало. Ничего, придёт время, я и всю станицу накормлю.
Коля и папа кивнули, ни на минуту не усомнившись. И даже двухлетний Сережа пролепетал что-то согласное.
Детский садик находился у самой автостанции, и по утрам мама отводила Серёжу, а сама тут же шла на ростовский автобус. Иногда, когда она оставалась в станице, Сережу провожал папа. Коля вставал позже по собственному будильнику, подаренному родителями, не спеша завтракал и шел в школу. Но однажды папа уехал со своим хором на соревнования в Москву, мама отправилась на пятидневную ярмарку в Ростов, и одиннадцатилетний Коля остался наедине с братом. Всю неделю он вставал на сорок минут раньше, умывал и одевал расшалившегося Серёжу, хватал две сосиски, специально сваренные вечером, совал одну брату, и они, жуя на бегу, мчались в садик. Обычно молчаливый Сережа не умолкал ни на минуту; он умудрялся болтать, даже когда чистил зубы. Сдав его воспитательнице и стараясь не слышать разочарованного воя, Коля бежал в школу. Едва звенел звонок с последнего урока, он хватал сумку и снова бежал в садик – забирать брата. Недоумевали все: учителя, одноклассники, дядя Володя, которого мама попросила приглядывать за детьми, и даже Сашка.
– Садик работает до позднего вечера, – сказал он на третий день. – Давай слазим в балку, а потом сходишь за братом. Ты и так забираешь его на три часа раньше обычного.
Предложение было заманчивое. В Лисьей балке находились колхозные коровники, а сразу за ними – лесок, в котором росла земляника. Традиционной забавой всех окрестных мальчишек было залезть в коровник, украсть ковш дневнего молока, которое дожидалось отправления на молокозавод, и усесться пировать в лесу. Коля задумчиво почесал затылок, представил Сережу, который ждет его у окна, и покачал головой:
– Нет, ему там плохо. Там всем плохо.
– Ну и дурак! – шёпотом, чтобы не помешать учительнице, возмутился Сашка.
Забрав Серёжу из садика, Коля повёл его на работу к дяде Володе. В участке было тихо: у Сашкиного дяди Вани был выходной, старший участковый повез в Ростов документы, а дядя Володя сидел на дежурстве. Увидев племянников, он обрадовался, закипятил чайник, достал печенье и дал Сереже ненужные бланки для рисунков.
Часа через два, когда Коля уговаривал дядю Володю разрешить им остаться в участке на ночь, пришёл Сашка.
– Саня? – удивился дядя Володя. – А Иван сегодня выходной.
– Знаю, я вам землянику принёс, – ответил Сашка. – А то Коля отказался со мной идти.
Он поставил на стол ковш молока и землянику в бумажных кулечках, наспех свернутых из тетради по математике.
– Колхозное молоко воруешь? – строго спросил дядя Володя.
– Нет, что вы! Это домашнее, тётя Клара дала.
– Ну да, – ответил дядя Володя, доставая ещё одну чашку. – А то я по жирности не отличу колхозных от вашей Зорьки. Ладно уж, садись. Коля, сбегай помой чашки.
Весной учиться всегда сложно. В марте Коля и Сашка чуть ли не дрались за место у окна, и все уроки проводили, глядя на улицу. Как-то в начале весны Сашка опаздывал, а Коля смотрел на уже зелёный двор и отчаянно ему завидовал. Сашка пришёл только к концу урока – Коля увидел его в окно – и не один: за руку он вел Серёжу. Коля вскочил с места, и тут же прозвенел звонок.
– Я вас ещё не отпустила, – сказала учительница, строго глядя на Колю, но ее уже никто не слушал.
В классе поднялся шум, захлопали крышки парт, заскрипели отодвигаемые стулья, возле дверей образовалась куча.
– Пропустите! – крикнул Коля, работая локтями.
Несколько ребят уже сумели вырваться из класса, в коридоре тоже зашумели, кто-то из старших звал какого-то Кольку, а Настя Сайко поверх голов крикнула:
– Волков! К тебе брат пришёл!
Наконец, куча у двери распалась, Коля выбежал из кабинета и увидел, что Сережа стоит, окруженный толпой его одноклассников, и серьезно спрашивает:
– А где мой Коля?
– Что-то случилось? – встревоженно спросил Коля, ощупывая его со всех сторон. – Что-то дома, с родителями?
– Я соскучился за тобой, – сказал Сережа.
– Все в порядке, – успокаивающе кивнул Сашка. – Он сбежал из садика. Я его уже у самых ворот встретил. Надо отвести его обратно, а то там волнуются.
– Не надо, – ответил Коля. – Не уследили, вот и пусть теперь поволнуются. Я ещё вечером забирать его пойду, посмотрю, как они будут объяснять, куда у них ребёнок пропал.
Шестилетнего Серёжу отправили на урок к первоклассникам, а вечером к Волковым зашла учительница начальных классов и целый час рассказывала, насколько Сережа умнее ее учеников.
В четырнадцать лет Колю с Сашкой решили выгнать из пионеров. Раньше на все их драки, прогулы и выбитые стекла взрослые закрывали глаза, хотя Сашку и стыдили, что он позорит дядю-милиционера, но теперь они угнали фуру с арбузами. Водитель с Кирилловской овощебазы остановился в Лощинской, чтобы купить в киоске сигареты, а Коля с Сашкой залезли в кабину и повернули ключ зажигания. Ехали они медленно, ни во что не врезались и даже сами остановились через пару сотен метров, но председатель пионерской дружины все равно поставил вопрос об отчислении. Собрание длилось два часа после уроков, собрались все пионеры, даже больных обязали прийти. Мальчишек ругали долго и со вкусом, припомнили и все прежние прегрешения, и дядю-милиционера, и младшего брата, которого вот-вот должны принять в октябрята, и какой Коля показывает ему пример? Провинившиеся угрюмо молчали и только изредка косо поглядывали друг на друга, гадая, когда же это закончится. Наконец, в последний раз напомнив, что дядя Ваня – член партии, и ему будет стыдно за племянника, с них торжественно сняли пионерские галстуки.
– Мы даем вам возможность исправиться, – объявил председатель дружины. – Ваши галстуки будет лежать в пионерской комнате, и, если вы заслужите, мы снова примем вас в пионеры.
После этого он предложил обсудить прием малышей в октябрята, а Сашку с Колей попросили удалиться. Они вышли из зала и наткнулись на Сережу, сидевшего под дверью.
– Ну что? – он вскочил на ноги и с надеждой взглянул на старших. Потом перевел взгляд на голые шеи и погрустнел. – Все-таки выгнали?
– Ты что здесь делаешь? – зло спросил Коля. – У тебя уроки кончились три часа назад, ты почему еще в школе торчишь?
– Я без тебя не хочу, – тихо сказал Сережа, и Коля моментально остыл.
– Ладно, пойдем, – нехотя сказал он, протягивая брату руку.
Они шли молча, но на развилке, где Сашке надо было сворачивать, остановились.
– Может, к нам? – предложил Коля. – Дядя Ваня не узнает.
Дядя Ваня запретил Сашке гулять целую неделю, разозлившись на угон фуры.
– Узнает, – вздохнул Сашка. – Ему соседи расскажут.
Они разошлись. Возле самого дома Сережа дернул Колю за руку.
– Коль, – позвал он, – а ты родителям не говорил?
– Нет. Сейчас скажу.
– А, может, не надо? – предложил Сережа. – У Вальки сестра уже комсомолка, ее галстук у них на балконе лежит. Он мне его даст. Будешь утром надевать, а в школе снимать. Давай?
– Ты что?! – Коля остановился. – Маме врать?!
– Ей же опять станет плохо, – жалобно протянул Сережа.
Коля задумался. Мама никогда не ругала сыновей, но, если с ними или с папой что-нибудь случалось, у нее тут же начинало болеть сердце. С одной стороны, Сережа предложил хороший выход: позаимствовать галстук у сестры его лучшего друга, но с другой, они никогда не врали родителям. Коля отрицательно покачал головой.
Родители уже оба были дома.
– Почему вы не поели? – требовательно спросила мама. – Я же специально оставляю вам обед.
– Мам, меня выгнали из пионеров, – решил не тянуть Коля.
Мама несколько секунд непонимающе смотрела на него, а потом всхлипнула и закрыла лицо руками. Папа растерянно переводил взгляд с нее на мальчиков.
– Как же так, Коля? – с какой-то обидой спросил он. – За что? Ты же хорошо учишься.
– За фуру.
Коля быстро пересказал эту историю родителям, которые слышали что-то от дяди Володи, но не придали значения. У мамы начали дрожать плечи, и Коля погладил ее по спине.
– Так нечестно! – внезапно воскликнул Сережа. – Вы же ее не угнали в самом деле. За что вас отчислять?!
– Конечно, это хулиганство, – поддержал его папа. – Но ведь вы с Сашей замечательно учитесь. Как же так?
– Да! – обрадовался Сережа. – А я откажусь от октябрятского значка. Если Коля не пионер, то я не хочу быть октябренком!
– Не вздумай! – Коля вскочил на ноги и отвесил брату подзатыльник. Сережа сморщился, но не заплакал. – Ты давай учись. Поведение у тебя лучше, станешь комсомольцем, потом в партию, там глядишь, и до Генсека дойдешь.
– Никто его в партию не возьмет, – сдавленным голосом проговорила мама и внезапно расхохоталась: – Ой, сына, не могу, ты такой смешной.
– Почему? – удивленно спросил Коля.
– Не возьмут, потому что я сидела, а ты смешной, потому что расстраиваешься из-за какого-то галстука.
– То есть ты не расстроилась? – осторожно уточнил Коля.
– Нет, конечно. Я вообще удивлялась, как ты столько лет продержался. Я думала, тебя еще через полгода выгонят, – она перестала улыбаться и жестко добавила: – Николай, у тебя есть мозги и характер. Ты умнее и сильнее остальных, а партии такие люди не нужны. И нечего на них равняться, сам строй свою жизнь.
– А я? – обиженно спросил Сережа.
Мама оценивающе посмотрела на него.
– Мозги у тебя тоже есть, – признала она. – Пока учись, а там видно будет. Брат тебя все равно не бросит.
Коля согласно кивнул.
Когда Сережа перешёл во второй класс, местное хулиганье взяло привычку подстерегать малышей у школы. Они забрасывали детей репьями – особенно страдали девочки, отбирали деньги на обед, закидывали портфели на деревья и угрожали, что детям не поздоровится, если они расскажут взрослым. Коля долгое время ничего не знал: на полпути к школе он отправлял Серёжу одного, а сам шел за Сашкой. Но однажды посреди первого урока его вызвали к директору. Там уже были расстроенный Сережа и его учительница.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Коля, слегка отодвигая Серёжу себе за спину.
– Здравствуй, – кивнул директор. – Анна Михайловна, введите его в курс дела.
– Сегодня Аля Берг пришла на урок, а обложка тетрадки полностью заляпана грязью, – волнуясь, начала учительница. – А Аля очень аккуратная девочка, у неё даже помарок не бывает. Я начала спрашивать, что случилось, и все дети сказали, что Аля сама упала, да так, что портфель раскрылся, и все тетради в лужу посыпались. Но я же знаю, что в луже они так испачкаться не могли! Их нарочно пачкали! Я стала настаивать, и тогда Серёжа сказал, что Алю остановили хулиганы и отобрали портфель. И что это уже не первый раз, просто остальные дети говорили, что забыли тетрадки дома, а Аля не смогла соврать.
– Это правда? – Коля повернулся к брату.
– А ты не знал? – недоверчиво спросил директор.
– Нет, конечно! – возмутился Коля.
– Конечно, – со злостью сказал директор. – Младший Волков знает, а старший – ни сном, ни духом. Ты меня совсем за дурака держишь? Ладно, младший, называй имена, и идите отсюда оба.
Сережа назвал трёх заводил, и братья вышли из кабинета.
– Тебя тоже обижали? – спросил Коля, остановившись в пустом коридоре.
Сережа горько вздохнул, и Коля сел перед ним на корточки, глядя в лицо.
– Почему ты сразу мне не сказал?
– Они говорили, что, если мы кому-то расскажем, то они нас вообще убьют, – тихо ответил Сережа.
– Это я их вообще убью, – сказал Коля. – Серёга, запомни, я всегда буду тебя защищать. Пока я жив, с тобой ничего не случится. И ты всегда должен рассказывать мне обо всех своих проблемах. Понял?
Сережа улыбнулся.
Вечером, когда он уже отправился спать, Коля пришел к маме.
– Я не понимаю, почему они молчали. Ну, хорошо, Аля Берг – приезжая, да ещё и еврейка. Но вот почему молчал тот же Миша Лазарев? У него брат только из Афгана приехал. Он мог бы даже брату ничего не говорить! Просто пригрозил бы хулиганам, и всё.
– Миша гордый, – ответила мама. – У него и отец такой, и дед: всё сами решают, за помощью только в крайнем случае обращаются.
– А Серёга наш?! Тоже неуместная гордость проснулась?
– А здесь ты виноват, – заявила мама, и Коля от неожиданности перестал ходить по комнате. – Почему он хулиганов боится больше, чем они тебя? Почему твой брат не верит, что ты сможешь его защитить в любой ситуации?
– Раньше повода не было, – неуверенно ответил Коля. – Завтра с утра мы с Сашкой подстережем их, и они навсегда запомнят, что маленьких обижать нельзя.
– Хорошо, – кивнула мама. – Но мне не интересны маленькие. Я хочу, чтобы Серёжа запомнил, что ты не позволишь его обижать.
Коля с Сашкой избили хулиганов прямо за школой. Дети наблюдали за наказанием из окон, учителя сделали вид, что ничего не заметили, но ещё месяц Коля водил Серёжу в школу и из школы, опасаясь мести. Однако нападать на малышей больше никто не решался, жизнь вернулась в мирное русло.
– Но я все равно не понимаю, – как-то пожаловался Коля маме. – У Вальки сестра – комсомолка. У остальных тоже родные кто из армии только пришёл, кто в партии. Почему все молчали-то?
– Народ у нас терпеливый, сынок, – вздохнула мама. – Долго терпеть готовы.
Через два года Сереге повязали красный галстук. Коля, о комсомоле для которого не могло быть и речи, на этом радостном событии не присутствовал. После восьмого класса он поступил в политех Наркомата связи и учился в Ростове. Сашка поступил туда же в школу милиции.
Однако выйдя из школы после торжественной линейки, Сережа увидел широко улыбающегося старшего брата.
– А я к тебе приехал, – сообщил Коля, раскрывая объятия. – Решил вот тебя в Краснодар свозить, отметить, так сказать. В техникуме без меня недельку переживут.
Они провели в Краснодаре десять дней. Ночевали у Колиных друзей и знакомых, целыми днями бродили по городу, купались в холодной майской реке, ходили в зоопарк, и ни на минуту не расставались. Серёжа на долгие годы сохранил воспоминания об этой поездке, и через семь лет, когда Коля в приказном порядке решил убрать его из станицы, выбрал для учёбы именно Краснодар. Мама возмутилась, сказала, что он может поступить и в Москву, но Коля понимающе хмыкнул и протянул ключи от личной однокомнатной квартирки.
В восемнадцать лет Колю и Сашку призвали в армию. Сашке немедленно сказали, что с его здоровьем ему прямая дорога в ВДВ или спецназ; у Коли все показатели были в норме, но не хватало мышечной массы и ему предложили пограничные войска. Пришлось подключить дядины связи, и весной 87-го их обоих отправили в учебку в Фергане. Две сотни молодых здоровых парней разместили в трех казармах и в первый же вечер предоставили самим себе. Немедленно то тут, то там начали вспыхивать потасовки: необходимо было определить негласных лидеров. Командиры не заходили, как будто ничего не слышали. Коля с Сашкой еще в поезде успели познакомиться с соседями – ростовскими – и, сдвинув три кровати в одну большую, развалились на ней, мечтая о воинской славе и наградах. Их группа была самой большой, и лезть в мелкие разборки пока не стоило. Первым на возню обратил внимание Сашка. Он оглянулся, мельком окинул взглядом группку парней в боевых позах и повернулся обратно, но через несколько секунд снова оглянулся и осмотрел их внимательнее. Коля тоже повернулся, проследив за его взглядом. Человек шесть обступили одного и по очереди били его с разных сторон. Парень реагировал мгновенно, и почти всегда успевал достать ударившего, но сразу с шестью ему было явно сложно: на лбу выступил пот, левое ухо покраснело, да и дышал он тяжело. Коля с Сашкой переглянулись и одновременно прыгнули на обидчиков. Те не ожидали нападения, на полу тут же образовалась куча мала. Разняли их ростовские, и нападавшие отползли, держась за разбитые носы и губы. Коля, задыхаясь, осмотрел спасенного: крепкого смазливого парня.
– Я бы и без вас справился, но спасибо, – сказал тот.
Сашка обидно заржал, а Коля ласково улыбнулся:
– Да я и не сомневаюсь, только личико тебе бы попоротили, а зачем такую красоту портить, да, Сашка?
– Угу. Красавчик... – весело подтвердил Сашка.
Красавчик вырос на Урале. Когда ему было десять, умерла его мать, через пять лет – отец. Красавчик вместе с младшим братом попал в интернат, и после него за попорченное личико совсем не переживал, но к Коле проникся какой-то снисходительной благодарностью. С Сашкой они сдружились, и однажды во время совместного наряда Красавчик признался, что возвращаться ему некуда.
– Старый дом есть, поэтому государство мне ничего не должно. А то, что там жить невозможно – он вот-вот развалится – так это никого не интересует.
– Возвращаться? – рассмеялся Сашка. – Далеко заглядываешь: нам ещё тут два года надо пережить. – Он посмотрел на Красавчика и внезапно предложил: – А поехали к нам, в станицу.
– Ты серьёзно? – неуверенно спросил Красавчик.
– Да. Нам крепкие мужики нужны. У меня дядя – участковый, он и пропишет тебя, и дом найдёт. А бабы! Знаешь, какие у нас бабы?
Красавчик с улыбкой покачал головой.
– Самые лучшие! У вас на Урале таких нет.
– Ну, раз так... – задумчиво улыбаясь протянул Красавчик.
Сразу же после учебки недавних призывников начали отправлять на операции вместе с дедами, не делая между ними разницы. Во время одной из вылазок они нарвались на целую роту душманов. Духи наступали, и десантникам пришлось подниматься в гору, вырывая буквально секундные передышки, пока враги перезаряжали оружие. Однако афганцы тоже не первый день воевали, и после каждой перебежки несколько человек оставались лежать на желтых афганских камнях. Над ними кружил вертолёт, но спуститься ближе, чем на десять метров ему не давали зоркие духовские стрелки. Наконец, первые ребята из оставшихся тридцати добрались до ровной площадки, прикрытой со всех сторон валунами. Вертолёт уже завис над ними и спустил веревочную лестницу.
– Быстрее, быстрее! – поторапливал пилот. – Пока они не обошли нас сверху!
Коля, Сашка и Красавчик были уже совсем рядом с лестницей, когда горы содрогнулись, а потом раздался страшный грохот, и тут же наступила тишина. "Наверное, лопнули барабанные перепонки" – отрешенно подумал Коля, глядя как вертолёт сносит в сторону взрывной волной. Уже позже, в части, Коля узнал, что душманы кинули гранаты, всего две и не самые мощные, но они угодили в колодец, образованный валунами, и взрыв оказался гораздо сильнее, чем предполагалось. Это-то и спасло Колю: звуковая волна накрыла и душманов, и они не сразу открыли огонь. Вертолёт висел над крайними валунами, а в противоположную от него сторону, шатаясь, шел окровавленный Красавчик. К Коле подбежал Сашка и начал подталкивать к веревочной лестнице, но Коля вырвался и бросился к Красавчику. Вдвоём с Сашкой они схватили его под руки и потащили к вертолёту. Красавчик не вырывался, он вообще с трудом понимал, куда его ведут. Из вертолета выглянул пилот, замахал руками и что-то заорал – Коля видел по широко открывающемуся рту. Он толкнул Красавчика на лестницу, обхватил за спину и тоже ухватился за веревку. Сашка встал на ту же ступеньку, но с другой стороны. Вертолёт резко взмыл в воздух, и Коля с ужасом почувствовал, как Красавчик начинает проскакивать между ними.
– Держись, Юрка, держись! – со всей мочи заорал он, не слыша даже собственного голоса.
Почти вплотную к себе он видел искаженное ужасом лицо Сашки, который тоже что-то орал. Веревочная лестница перевернулась в воздухе, и Коля увидел, что на земле остался ещё с десяток их ребят. Они прыгали на месте и махали вертолёту, а из-за валунов уже лезли душманы. Лучшим выходом для ребят было бы застрелиться, потому что духи хотели взять их живьем и начали стрелять в воздух, предлагая сдаться. Одна из очередей просвистела мимо Колиного уха, а Сашка внезапно обмяк и начал медленно откидываться назад.
– Ты чего?! Саня?! – крикнул Коля, хватая левой рукой Сашкин воротник, а правую ногу подставляя под ступню Красавчика, чтобы тот не упал.
Вертолёт отлетел на недосягаемую высоту и замедлился. Ребята втащили веревочную лестницу внутрь.
Барабанные перепонки у Коли не лопнули и даже слышать хуже он не стал. Красавчик отделался лёгкой контузией; он пришёл в себя ещё в вертолете, и врачи сказали, что физических последствий нет, а психические проявятся позже. А Сашка погиб; вся очередь застряла в его бронежилете и голове.
Коля, конечно, отомстил. За следующие полгода он поучаствовал в трех операциях, и ни один душман не ушёл оттуда живым. Коле этого было мало, он предлагал сбежать с базы и напасть на ближайший аул, но ребята не согласились.
– Вам что, жалко их?! – бесился Коля. – Думаете, что они мирные?!
– Не думаем, – примиряюще сказал Красавчик. – Если бы они были мирными, то обязательно надо было бы их расстрелять: в назидание остальным. Но я уверен, что у них в каждом доме есть оружие, с которым даже бабы умеют управляться. Глупо идти вдвоём против целого аула.
Впервые с того вылета Красавчик возразил, и Коля от удивления послушал его.
На вокзале в Краснодаре Колю встречала вся семья: мама, папа и Сережа. Папа с гордостью продемонстрировал новые «Жигули».
– Откуда такие деньги? – спросил Коля, размещаясь с Красавчиком и Сережей на заднем сидении.
– Так накопили, – ответила мама. – Папа все денежные премии со своих конкурсов на книжку клал. Да и я ни копейки на себя не потратила. Вот и насобирали.
– Хорошая машина, – одобрил Красавчик и пояснил: – Я после восьмого класса три года до армии работал в автомастерской. Образования никакого, зато любой движок на слух отличаю.
– Это хорошо, – сказала мама. – Без машины в наше время никуда. Мы кстати тебе дом нашли, – она повернулась к Коле. – Приятеля твоего, Сашки Каленюка.
– Как Сашки? – удивился Коля. – Там же его семья: дядя Ваня, Клара Борисовна, Юра их малой.
– Был Юра малой, а теперь будет Юра большой.
Мама рассмеялась, довольная своей шуткой, а, отсмеявшись, строго посмотрела на Колю:
– Ты что, не доволен?
– Нет, доволен, конечно, – пошёл на попятный Коля.
– Вот и хорошо. Тебе же удобнее, все детство бегал туда к одному другу, теперь будешь бегать к другому.
Сережу передернуло от этих слов, и он открыл было рот, но Коля ткнул его локтем в бок.
– Владик, сначала заедем в Юрин дом, пусть он вещи оставит, и сразу к нам – обедать, – скомандовала мама на въезде в Лощинскую.
Когда все вышли из машины, чтобы показать Красавчику дом, Коля придержал Сережу за плечо и дал подзатыльник:
– Никогда не спорь с мамой.
– А с тобой можно? – вызывающе спросил Сережа.
– Со мной можно, с мамой – нет.
Они догнали остальных.
– Хороший дом, – похвалил Красавчик. – А куда все-таки Сашкины родственники делись?
– Им новый дом дали, в центре, – ответила мама. – Клара теперь завучем в школе работает, а Ивану капитана дали, у Володи служит.
За два года на гражданке многое изменилось, но в армию доходили только обрывистые слухи: замполит то ли не хотел рассказывать, то ли сам не знал ничего конкретного. Поэтому три дня после возвращения Коля провёл в библиотеке, погрузившись в подшивки газет. За это время Юра съездил на Урал и привёз оттуда своего младшего брата. Павлик оказался десятилетней копией Красавчика; на брата он смотрел с обожанием, на Колю – с восхищением, и при первой же встрече спросил:
– А это правда, что вы Юру спасли?
– Правда, – кивнул Коля. – Но там все друг друга спасали, иначе не выживешь.
Позже, отправив Павлика осматривать станицу под присмотром Сереги, Коля спросил, откуда такое обожание.
– Так я же ему и отца, и мать заменил, – ответил Красавчик. – Мама умерла родами, отец работал вахтовым методом по две-три недели, а я сидел с Павликом. Потом отец умер, и мы попали в детдом, а детдомовские вообще очень быстро и крепко привязываются к старшим.
За пару месяцев до Колиного возвращения мама основала кооператив пополам с Иваном Николаевичем Грачевым и поставила продажу кроликов на поток. На волне тотального дефицита кролики начали приносить неожиданно высокие доходы, и кооператив позволили себе приобрести два фургона для поездок в Ростов и специалиста по обслуживанию транспортных средств – Красавчика. На эти же деньги мама купила в семью "Жигуленок" и арендовала помещение под спортзал.
– Не любят люди чужой успех, – сокрушенно сказала она, протягивая Коле бумаги на аренду. – Чую я, придётся нам ещё повоевать за кооператив. А для этого нужны сильные и надёжные ребята. Я верю, что ты сможешь таких найти.
Следующие три года все шло как по маслу: кролики исправно плодились, Красавчик развозил их по магазинам, обеспечивая мясом всю область, кооператив приобрёл две свинофермы, Коля тренировал молодежь, а Сережа заканчивал школу. В августе объявили о развале Советского Союза, колхозникам перестали платить зарплату, и мама предложила переоформить документы на кооператив. Они справились втроём: мама, ее партнёр Грачёв, которому диплом юрфака Ростовского университета давал право проводить такие сделки, и директор колхоза Фаддей Кондратьевич. Директор получил хорошие откупные, а кооператив – колхозную землю и постройки; животных ещё раньше прибрали к рукам станичники.
В марте Красавчик привёз из Краснодара тревожные новости: похитили хозяев двух магазинов, которым кооператив поставлял продукцию. Одного так и не нашли, а второй через две недели вернулся полностью седой. Пора было готовиться к войне. Мама лично приехала в спортзал, где собрались все Колины ребята, и объявила о полной боевой готовности.
– Мы вас не держим, – закончила она. – Если вы не хотите защищать интересы своей родной станицы, то можете уйти прямо сейчас.
– Ну уж нет! – выкрикнул Генка Киреев, и его единогласно поддержали.
Вечером мама похвалила Колю за хорошую работу.
– Не думала я, что за тобой все пойдут, – сказала она, оценивающе глядя на сына. – Посмотрим, как они поведут себя в деле, но пока хорошо.
Через пару недель Красавчик сообщил, что конкуренты нового хозяина тех двух магазинов шантажируют его убийством сына. Мама спросила Колю, готовы ли его ребята вмешаться в дележку.
– В принципе да, – ответил Коля. – Но у нас есть проблемы с Отрожками.
– Что там? – недовольно спросила мама.
– Есть там один – Захаров.
– Знаю, дальше.
– Говорят, он собирает своих и готовится воевать с нами.
– Где собирает? Разбей его штаб. У него что, людей больше?
– Нет, меньше, конечно. Я за Серегу боюсь. Захаровские взяли манеру ошиваться возле школы, а охрану я ему дать не могу. Увозить его надо, мам.
Мама несколько минут подумала.
– Вы спрашивали у захаровских, зачем им школа?
– Говорят, братьев-сестер ждут. Мы проверили: у двоих младшие действительно ещё учатся, но их меньше пяти никогда не стоит. И утром, и днем.
– Почему ты не можешь дать брату охрану? – требовательно спросила мама.
– Кого? Генку Киреева, который его на год младше? У меня все ребята – Серегины ровесники, они на нормальную охрану не тянут.
– И что ты тогда предлагаешь?
– Помочь кому-нибудь из краснодарских. Не идти против обоих сразу, а договориться с какой-нибудь одной стороной. Поможем им установить власть и отправим туда Серегу, в университет. Захаров туда за ним не сунется.
– Хорошо, – кивнула мама. – Займись этим, только с Сережиной головы даже волосок не должен упасть.
– Знаю, мам.
Пока Коля с Красавчиком были в Краснодаре, за Сережей приглядывали Гена Киреев и Павлик, которого вся местная шпана окрестила Красавчиком-младшим: пацаны играли в серьёзных людей и им хотелось иметь под рукой собственного Красавчика. Юра не возражал, а Павлик, кажется, даже гордился. Он учился на три класса младше Сереги, уроков у него было больше, и, чтобы следить, приходилось прогуливать школу. Сергей его покрывал: брал гулять с собой, помогал с уроками, а однажды даже написал записку с уважительной причиной от имени Юры. Эту записку Павлик передал не учительнице, а Коле, когда в Краснодар приехала новая смена, и Юра в шутку пообещал припомнить Сереге такое самозванство. Генка же бросил школу после восьмого класса, и из-за Сережи ему пришлось снова ходить на уроки. Клара Борисовна к тому моменту неофициально управляла всей школой, очень полюбила Колю, который подарками и вниманием старательно заглаживал вину за Сашку, и без труда уговорила директора принять толкового мальчика в середине года да ещё и на класс старше. Толковый мальчик уроки не делал, на занятиях откровенно спал и чуть ли не хамил учителям, но школу ни разу не пропустил. С Серегой у них отношения не заладились: Волков не понимал, зачем надо было возвращаться в школу, если не хочешь учиться, а Киреев винил его в этом самом возвращении. И оба жаловались Коле, когда он изредка на несколько часов приезжал домой. С Генкой было легче: он хотя бы понимал, зачем это делает и жаловался только от безысходности. Серёга этого не знал.
– Дядя Вова просто подставил Клару Борисовну, – однажды пожаловался он, думая, что на Генином возращении настоял дядя Володя. – Она за Гендоса поручилась, а он все экзамены завалит.
– Оставь их, – посоветовал Коля, блаженно разваливаясь на мягком диване. – Это их личное дело.
– Хочешь сказать, что ты здесь ни при чем?
– Нет, – ответил Коля, приоткрывая один глаз. – Какое я имею к этому отношение?
– Да говорят, без тебя тут никакие дела не делаются, даже личные.
– Это кто же такое говорит? – заинтересовался Коля.
Серёга поджал губы, но все же нехотя буркнул:
– Борька Грачёв.
– Борька Грачёв, – медленно повторил Коля и рывком поднялся с дивана. – Я к маме.
– Ты же спать хотел, – крикнул ему в спину Сережа.
– В Краснодаре посплю.
Кооператив недавно оформили акционерным обществом; мама и Иван Николаевич разделили контрольный пакет и теперь работали в трёхэтажном здании в центре станицы. У мамы как раз шло совещание, и Коля успел даже подремать, сидя на полу в коридоре. Разбудил его Иван Николаевич.
– Ты чего здесь-то сидишь? – весело спросил он. – Как дела в Краснодаре?
– Все хорошо, – поднимаясь, ответил Коля. – Совещание уже закончилось?
– Понятия не имею, – легко пожал плечами Грачев. – Акционерами Надюшка занимается.
Он ушёл, и Коля снова опустился на пол. Этой ночью они, наконец, освободили сына краснодарского бизнесмена Ильченко – Гарика. Командовал операцией Коля, так что последнюю неделю он практически не спал. Сейчас ребёнок отлеживался дома, а всем участникам дали двухдневный отпуск, который Коля решил провести дома, надеясь выспаться в родных стенах.
Мама выслушала его молча, а, когда он закончил, достала из сейфа папку.
– Вот здесь, – сказала она, постукивая ногтем по бумагам, – документы, которые надолго посадят Грачева в тюрьму. Я их собираю уже несколько лет. Здесь и уклонение от налогов, и чёрная бухгалтерия, даже обыкновенное воровство есть. Лично мне Грачёв ничего плохого не сделал, но, если ты считаешь, что он нам угрожает, я немедленно опубликую эти документы.
– Я считаю, что он спутался с Захаровым, – твёрдо ответил Коля.
Ивана Николаевича Грачева арестовали в тот же день, а ещё через два месяца он повесился в камере. Все имущество конфисковали, часть его акций выкупила Надежда Алексеевна Волкова, получив, таким образом, весь контрольный пакет в свои руки. Борька Грачев решил не поступать в университет и присоединился к отрожкинской банде. А Сергей уехал учиться в Краснодар, где у Коли была квартира, подаренная владельцем сети продуктовых магазинов Михаилом Ильченко.
Октябрь 94-го выдался ненастным: от мелкого косого дождя не спасали даже кожаные куртки, по тротуарам бежали грязные ледяные ручьи, солнце и пронизывающий ветер сменяли друг друга по несколько раз в день. Николай воевал с захаровскими.
Красавчик погиб холодной осенней ночью: убегая, захаровские в панике стреляли, куда придётся, и он попал под шальную пулю. Остальные ребята, не заметив, промчались дальше, и Коля остался наедине с трупом. Минут через десять возле них остановилась машина дяди Володи, из-за руля вылез Генка.
– Ты разве не с остальными? – без интереса спросил Коля.
– Я увидел, что Красавчика подстрелили, и решил, что понадобится машина.
Коля кивнул, и они вдвоем уложили Юру на заднее сидение. Коля примостился рядом.
Родители были дома. Папа по обыкновению промолчал, а мама, увидев их, мелко закрестилась: молиться она начала в тот день, когда Колю отправили в Афган.
– Хочешь, я займусь похоронами? – предложил Генка.
Коля безразлично кивнул.
– Тогда так, – бодро принялся за дело Гена. – Сейчас я привезу Павлика, а потом – в Краснодар за священником: Надежда Алексеевна наверняка захочет отпевание. К утру как раз успею, – он помолчал, а потом тронул Колю за плечо и тихо сказал: – Коль, может, ты приляжешь?
Коля вынул из кармана ключи от своей машины, вспомнил, что сама машина осталась на базе и поднялся.
– Захаровских, наверное, уже привели, – сказал он, глядя на Красавчика. – Пойду, побеседую с ними.
– Нет, – внезапно вмешался отец и посмотрел на Гену: – Если ты забыл, у тебя ещё нет прав. Сейчас съездишь за Павликом и отгонишь машину обратно, пока Вова не заметил, что ты ее брал.
Генка даже не стал врать, что дядя Володя в курсе.
– А я сейчас отвезу Колю, – продолжил отец, – и поеду в Краснодар.
Папа заговорил, как только они сели в машину.
– Я думал, Юра был твоим другом, – сказал он, внимательно вглядываясь в темноту за окном, чтобы не поцарапать машину.
– Он мой друг, – мрачно подтвердил Коля.
– А почему тогда похоронами будет заниматься Гена?
Когда Коля вышел из машины, уже светало. В следующие несколько дней ему предстояло убедить гравера сделать памятник за два дня, организовать поминки в ресторане, место на кладбище, автобусы, людей и разобраться с захаровскими. Папа, выслушав этот план, сказал, что не будет мешать, и отправился на рыбалку.
В ресторане, когда поминающие начали разъезжаться, Коля подошёл к Красавчику-младшему.
– У тебя все будет по-прежнему, – сообщил он Павлику. – Закончишь школу – пойдешь в университет или откроешь свой бизнес. Деньги я тебе дам. Все Юрины средства перешли к тебе, но, если чего-то не хватает, немедленно сообщай мне. Сейчас что-то нужно?
Павлик решительно кивнул:
– Я не хочу в университет. И свой бизнес не хочу. Юра охранял тебя, я хочу занять его место.
Коля обернулся через плечо: последние несколько дней Генка тенью следовал за ним, став негласным телохранителем. Киреев кивнул:
– Захаров так просто не сдастся, лишние люди в охране тебе не помешают.
В ресторане остались только свои. Уже уехали партнёры, попрощались Михаил Ильченко и его сын Гарик, мама медленно шла к выходу. К Коле подошёл ее водитель.
– Павлик, Надежда Алексеевна предложила подкинуть тебя до дома.
– Красавчик остаётся со мной, – ответил Коля.
Водитель кинул заинтересованный взгляд на Павлика и отошёл.
На улице раздался шум очередной машины, тишину прорезала автоматная очередь, в зале кто-то вскрикнул, и автомобиль взвизгнул покрышками. Генка повалил Колю на пол.
– Лежи, – крикнул он и подбежал к открытой двери.
Коля и Павлик бросились за ним. На улице было спокойно, только надрывалась сигнализация на Колиной машине, которой выстрелами пробили колеса. Выругавшись, Генка скрылся за углом ресторана. Подбежавший Коля увидел, как он, просунув голову в разбитое стекло машины, возится с замком зажигания. Автомобиль принадлежал одному из волковских парней, который замешкался в ресторане.
– Получилось! – победно выкрикнул Генка и распахнул дверь. – Садитесь, еще догоним!
Коля сел рядом с ним, а Павлик занял заднее сиденье.
– Как ты открыл? – с любопытством спросил он.
– Красавчик научил провода соединять, – ответил Генка, краем глаза глядя, как Коля достает пистолет. – Паша… Красавчик, там под пледом должен быть автомат.
– Есть! – обрадованно крикнул Павлик, откинув плед. – А откуда ты знал?
Генка начал объяснять, что во всех их машинах обязательно есть запасное оружие, но Паша уже не слушал: он повернулся к заднему стеклу и задумчиво изучал улицу.
– Почему за нами никто не едет? – обиженно спросил он, когда Генка закончил. – В ресторане еще человек пять наших оставалось, а ранили только Кондрата. Где остальные?
– Вот сейчас с этими разберемся, и займемся нашими, – мрачно пообещал Генка и повернулся к Коле: – Или, может, действительно подождем их? Вдруг это ловушка?
– Ничего, справимся, – ответил Коля.
Скопившееся напряжение последних дней требовало выхода, адреналин будоражил кровь, и он радостно расхохотался. Генка и Красавчик переглянулись с веселым недоумением, а затем подхватили его смех.
@темы:
фики
,
"Станица" (2013)
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
понедельник, 15 декабря 2014
13:24
Всё. Я окончательно упоролся "Станицей", уже и видео начал клепать
@темы:
видео
,
"Станица" (2013)
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
четверг, 11 декабря 2014
13:45
перевод
Название: Fuit Quondam
Автор: Selena
Размер: миди
Канон: "Крестный отец"
Пейринг/Персонажи: Костанция (Конни) Корлеоне
Категория: джен
Рейтинг: G
Краткое содержание: Быть женщиной в семье Корлеоне гораздо сложнее. Жизнь Конни и ее братьев
читать дальше
1
Она никогда не верила в Америку.
Может быть, из-за того, что воспринимала ее как данность - ребенок, выросший в комфорте. Но скорее из-за того, что родители никогда не связывали с ней таких надеж, как с братьями, никогда не говорили, что обязанность Конни – сделать семью Корлеоне сильной и по-американски уважаемой. От нее никогда не ожидали ничего, кроме замужества и рождения внуков, которых могли бы обожать ее родители. Все, то же самое, что было бы и в Сицилии, как будто они никогда не уезжали оттуда.
- Когда я была ребенком, - однажды сказала ей мать, - мне приходилось вставать на рассвете, чтобы помогать с работой, но даже тогда мы не знали, будет ли у нас вечером хлеб. Ты такая счастливая, Констанция, что живешь в этой стране. Такая избалованная.
В тот день муж снова избил ее ремнем, так что ее изуродованное лицо не выражало никаких эмоций, пока Конни слушала и не верила ни слову.
2
СонниФредоМайкиКонни. Когда они, играя в саду, забывали про ужин, мать звала их, объединяя их имена в одно длинное слово. Так бывало, когда их мать была счастлива или у нее просто было хорошее настроение, что случалось чаще, чем плохое. Если же она была обеспокоена или занята, она звала их на своем родном языке и делала паузы, отделяя их друг от друга.
Сантино. Федерико. Микеле. Констанца.
Они знали, что, когда она говорит таким тоном, лучше ее послушать. То, что в последнее десятилетие жизни Кармелы Корлеоне Конни была для нее Констанцией, кое о чем говорит. Во всех четырех слогах звучали неудовольствие и разочарование, которые исчезли только за несколько недель до ее смерти.
- Ты должна простить своего брата, Конни, - сказала мама, пока Конни мыла ее тело, покрытое раковыми родинками, своими тщательно ухоженными руками с аккуратным красным лаком на ногтях, что было еще одним свидетельством ее падения.
Использование старого детского имени настолько поразило Конни, что ей потребовалось время, чтобы понять, о чем говорит ее мать.
- Почему, мама? – спросила она, не прекращая своего занятия. – Он никогда не делал ничего неправильного. Я думала, только я нуждаюсь в прощении.
- Ты нуждаешься в прощении, - повторила мама слабым и скрипучим голосом, так непохожим на тот, которым она созывала свою семью. – Но не из-за этого. – Она перешла на итальянский, не справившись с тонкостями английского языка: - Ты должна простить своего брата, потому что не его ты ненавидишь. А своих отца и мать. Ты не можешь ненавидеть смерть, Конни. Не должна. Ты только можешь любить жизнь.
3
Из четырех детей Вито и Кармелы Корлеоне Майкл и Конни были наиболее близки по возрасту, но они никогда не были привязаны друг к другу. Так получилось, потому что Конни заняла место Майкла, место «младшенького» в семье, и ее появление смутило и раздосадовало его. Так продолжалось до тех пор, пока он не понял, что, несмотря на то, что все взрослые теперь носились с Конни, она была всего лишь девчонкой, а значит, наименее важной. Однажды он сказал ей об этом, когда ему было пять, а ей три с половиной, в отместку за то, что Сонни дал ей конфеты, которыми не поделился с ним. Она сердито посмотрела на Майкла, а затем триумфально выкрикнула:
- Зато я единственная девочка! У мамы и папы много сыновей, но только одна дочка!
Он вернул ей сердитый взгляд. Откровенно говоря, они соперничали не столько из-за взрослых, сколько из-за Сонни, который был самым лучшим старшим братом в мире, всегда готовым на игры, щекотки и мог заставить их визжать от смеха, и которого они делили не только друг с другом, но еще и с Фредо и с Томом. Тома они выделяли особенно: он был таким же взрослым и большим, как Сонни, что давало ему неоспоримые преимущества, и это Сонни однажды привел его домой, хотя Майклу не разрешили даже оставить котенка, которого он подобрал на улице, а Конни не смогла выпросить себе пони. Том стал жить с ними, в комнате Сонни, а родители восхищались между собой, какой он тихий, умный и почтительный мальчик. Они даже сказали Фредо, Конни и Майклу, что дети должны относиться к Тому, как к своему новому брату.
- Да, папа, - сказал тогда Фредо, потому что он никогда не говорил ничего другого.
Конни и Майкл переглянулись. Это был один из тех редких моментов, когда каждый знал, о чем думает другой, и был полностью с ним согласен. Они одинаково надули губы.
- Вы очень счастливые, дети, - по-итальянски сказала мама. – Те, кому небеса даровали больше, должны делиться, а не жадничать.
Конечно, ей ведь не приходилось мириться с тем, что Сонни теперь предпочитал играть в рыцарей с Томом и сказал Майклу и Конни, что они годятся только на роли оруженосцев.
Несколько лет спустя Том представил им всем свою девушку Терезу и рассказал ей, довольно пылко, как великодушна была к нему семья Корлеоне и что они относились к нему как к родному с того самого момента, когда Сонни привел его в дом. Сонни усмехнулся и сказал, что Том тогда спас его, потому что в тот день ему не разрешили выходить на улицу, и ему бы сильно влетело от родителей, если бы он вернулся без бедного сироты, который отвлек на себя внимание. Фредо тоже сказал что-то, но никто не запомнил. Конни и Майкл переглянулись, и это был еще один редкий момент, когда они прекрасно друг друга поняли, что не доставило им никакого удовольствия. Они оба любили Сонни больше всех.
4
Однако они помнили свое детство по-разному, Конни и Майкл. Однажды, незадолго до смерти Фредо, потому что была еще осень, опавшие листья скрыли последние следы пребывания Кей на озере Тахо, а Конни еще не начала уговаривать Майкла вернуться в Нью-Йорк, он мельком заметил, что она была любимицей. Это была только часть предложения, что-то вроде «Я не позволю Мэри это делать. Папа никогда бы не позволил тебе, а ты была любимицей». Но Конни, которая тщательно избегала любых споров с Майклом после того, как на похоронах матери он согласился, чтобы она жила с ним, сказала: «Я не была. Это ты был».
В то время Майкл выглядел так, как будто превратился в камень. Он не мог смириться с уходом Кей, со смертью их матери, и, несмотря на то, что по просьбе Конни он позволил Фредо жить с ними, он все равно избегал его. Но теперь, вместо того, чтобы уйти или снова погрузиться в молчание, он сказал: «Конни, ты была его драгоценной девочкой. Его маленькой принцессой. Когда ты была ребенком, он даже позволял тебе вбегать в его кабинет, пока он занимался делами. Никто из нас не мог этого делать».
Она не сказала, что все остальные могли заходить в его кабинет позже, когда они стали достаточно взрослыми, чтобы понимать, что там происходит, в то время как Конни, после того как она перешагнула возраст милой маленькой девочки, это было запрещено раз и навсегда. Вместо этого она посмотрела на свои руки, на пальцы, которые были гораздо тоньше, чем пальцы ее матери, когда она совсем недавно мыла ее больное тело, вспомнила ее предсмертные слова и день крещения собственного сына.
- Я была его маленькой принцессой, - сказала она, не поднимая взгляд. – Но в первый раз, когда Карло избил меня, я пришла к нему и к маме. Мой левый глаз не открывался. Я показала его им. Я думала, он накажет Карло. Но вместо этого он спросил меня, что я сделала. Понимаешь, что я сделала! Он сказал, что теперь я жена Карло, и не могу убегать к родителям, когда мне этого захочется. Я спросила его, бил ли он когда-нибудь свою жену. Он сказал: «Нет, но она никогда не давала мне повода». А она, она засмеялась и кивнула. Они оба сказали мне, что это я виновата, что Карло избил меня. Я не была хорошей женой.
Она никогда не упоминала Карло при Майкле, с тех самых пор, как обвинила Майкла в убийстве. Он промолчал.
- И я вернулась, - сказала Конни. – К своему мужу, который теперь знал, что он может делать со мной все, что ему угодно, что мой отец дал ему свое благословение. Он думал, что это его право. И я думала так же. Папа сказал, что это так, и что это моя вина, и мама подтвердила это. А мы верили всему, что нам говорили папа и мама, ведь так, Майкл? Вот такой любимицей я была.
- То, что происходит между мужем и женой… - сказал Майкл и замолчал.
Конни, наконец, посмотрела на него. Его лицо было серым. Кей никогда не рассказывала ей, что между ними произошло, из-за чего она ушла. Но это должно было быть что-то, выходящее за рамки, иначе Майкл не позволил бы ей уйти.
- Он бил меня дважды или трижды в неделю, - сказала Конни. - На протяжении почти восьми месяцев. Скажи мне, что папа позволил бы, чтобы такое случилось с тобой, или с Сонни, или с Фредо. Давай. Скажи.
- Сонни не позволил бы, чтобы такое случилось, - сказал Майкл. Его лицо было больше не похоже на камень, теперь на него как будто наползло грозовое облако, и в его голосе, Конни слышала это, было обвинение, которое никто никогда не бросал ей, за исключением пьяной Сандры: - Ты была его любимицей, - сказал Майкл, и между ними стояло мертвое тело не Карло, а Сонни. Потому что Сонни умер из-за Конни, и его смерть лишила Майкла последнего шанса жить не так, как жил их отец.
5
Сонни тайно последовал за их отцом и видел первое убийство Вито Корлеоне, будучи ребенком. Это Сонни через несколько лет рассказал всем остальным, каждому по-своему, чем в действительности зарабатывает на жизнь их отец. Он рассказал Фредо, когда Фредо дразнили в школе, что он итальянец – чего никогда не случалось с Сонни, потому что Сонни с детства был известен тем, что сначала бьет, а потом спрашивает. Он рассказал Майклу, когда Майкл ясно дал понять, что пойдет к родителям, если Сонни не расскажет сам. И он рассказал Конни, когда она потерялась на Кони-Айленде, и только через несколько часов ее нашли четверо вооруженных мужчин, которые и проводили ее домой.
- Они работают на папу, - сказал Сонни. – Папа сейчас воюет. Мы думали, что тебя схватили. Никогда больше не убегай!
- Я не убегала, - возразила Конни, а затем спросила, почему папа воюет, и что все это значит. Тогда Сонни и рассказал ей.
Она никогда не видела, чтобы папа был с кем-то жесток, он даже голос повышал только два или три раза на ее памяти. Но она научилась читать газеты, и было нетрудно заметить, что, по крайней мере, часть того, о чем они писали, произошла по приказу ее отца. Сонни - да, она видела, что он жесток. Любой, кто жил с Сонни долгое время, видел это. Не по отношению к ней или к братьям, и, конечно же, не по отношению к своей жене. Но однажды она видела, как он набросился на мужчину, которого обвинил в шпионаже, ударил его так, что сломал ему нос, и затем бил его даже после того, как тот упал, еще и еще. Сонни, если рядом не было никого из родителей, чтобы удержать его, налетал на любого, кто казался ему опасным или оскорбительным.
- Этот парень просто напрашивается, чтобы его убили, - сказал однажды толстый Питер Клеменца, не заметив, что Конни его слышит.
После первого причастия Конни, мама начала брать ее на утреннюю службу, которую она посещала каждый день. «Мы должны молиться за твоего отца», - говорила она: «Молиться, чтобы он попал не туда», - она показывала на пол: «а оказался на небесах, где ему надлежит быть из-за его заботы о семье. Сейчас трудные времена, и он делает все, что в его силах. Но он грешен». После паузы мама добавляла: «И за твоего брата Сонни. Молись и за него тоже».
Сонни тогда было шестнадцать. Он только начал работать на отца.
Конни молилась за отца и за брата до того дня, когда Сонни погиб. Этот же день стал последним, когда Карло ударил ее. В тот раз он избил ее так сильно, что она с трудом могла говорить, и поэтому мама не поняла ее по телефону и передала трубку Сонни, который услышал, понял и помчался навстречу своей смерти, пытаясь спасти ее.
Никто не говорил этого вслух. Ни родители, которые окружили ее комфортом. Ни Том, тактичный Том, который сообщил ей о смерти Сонни. У него были красные глаза, но теплый и ровный голос, как обычно. Ни Карло, старательно сдерживающийся и очень испуганный, ставший настолько предупредительным к ней, что она поняла, что он боится за свою жизнь. Он неподвижно сидел рядом с ней, пока они ехали в дом ее родителей, а затем так крепко вцепился в ее руку, как будто это было единственным, что отделяло его от немедленной пули. Ни, конечно же, ее маленькие племянницы, дочери Сонни и Сандры, которая проплакала всю ночь. Только Сандра, во время поминок пившая все больше и больше, наконец, сказала ей: «В конце концов, он ехал к тебе, а не к своей шлюхе. Но если бы ты не была такой избалованной маленькой принцессой, плачущей из-за того, что не может справиться с собственным мужем, он был бы сейчас жив!»
Позже, протрезвев, она извинилась. Конни похлопала ее по руке и приняла извинения, но впервые в жизни была рада, что Сонни не был верен Сандре.
После этого она прекратила молиться.
6
Иногда Конни думала, изменилась ли бы ее жизнь, если бы вместо братьев у нее были сестры или хотя бы одна сестра. Фредо был бы счастливее, если бы был женщиной. Никто не ждал бы от него, что он будет таким же, как Сонни или Майкл. И ему не приходилось бы стыдиться, что его младший брат заботится о нем и отдает ему приказы, потому что это было бы нормально.
С другой стороны, Фредо нравилась свобода, позволяющая ему получать шлюх по одному мановению руки и по одному звонку и развлекаться большую часть года, которая доставалась ему после снисходительных кивков Майкла и Тома и редких, таких же снисходительных, вздохов их матери. Когда Конни развлекала себя любовниками, разводами и вечеринками после того, как ее первый брак закончился задушенным мужем и кровавой коронацией Майкла, она делала это не ради удовольствия, а потому что знала, что это ужасает маму и расстраивает Майкла. Фредо мог появиться с помадой на воротнике и запахом борделя от одежды, и Майкл, в худшем случае, только закатывал глаза, но обычно не делал и этого. В первый раз, когда Конни приехала к Майклу на озеро Тахо, она специально не приняла душ. Она хотела, чтобы и он, и мама почувствовали от нее запах мужского пота и спермы. Мама сказала: «Констанция, ты все еще должна носить черное. Твое поведение не подобает вдове», - потому что она не могла сказать более прямо. Не мог этого и Майкл, который и сделал ее вдовой.
- Ты привезла с собой детей? – вместо этого спросил он, потому что обладал талантом их матери заставлять людей чувствовать себя виноватыми, когда он этого хотел, всего лишь с помощью нескольких правильно выбранных слов: - Они не должны оставаться без матери.
- Ты имеешь в виду, теперь, когда они остались без отца? – спросила Конни, ненавидя его.
По иронии судьбы, по страшной иронии, если бы она сама убила Карло в тот день, когда он ударил ее в последний раз, она была бы только рада и ни разу бы не пожалела об этом. Когда-то она любила его, быстрой, глупой любовью девочки, которая увидела прекрасного принца и получила возможность обладать им, но это чувство не пережило безжалостных избиений, хотя какая-то часть Конни все еще верила, что это была ее вина. В конце концов, хорошую жену не бьют, так говорили ее родители. Нет, она горевала не по Карло. Она горевала по прошлому, по невозвратному прошлому, когда она знала, что ее любят, и могла любить сама, знала, что она в безопасности и могла ни о ком не волноваться. Ее свела с ума не потеря Карло, а понимание, что Майкл убил его не ради Сонни и, конечно же, не ради нее, а просто, чтобы довести начатое до конца.
Все было потому, что Майкл мог убивать, а она – нет, потому, что она не убила, потому что позволила Карло схватить нож и избить ее, потому что Сонни погиб.
- Да, - сказал Майкл, глядя на нее своими черными бездонными глазами.
Если бы Майкл был женщиной и мог использовать свою холодную безжалостную логику только для подсчета расходов на еду, он бы совершил самоубийство.
7
Жена Фредо пришла на похороны, потому что развода не было, и она официально считалась его вдовой. Сандра, повторно вышедшая замуж и жившая в Нью-Йорке, приехала вместе со своими детьми и, после первого же взгляда на Диану, которая опрокинула второй бокал шампанского и теперь высказывала свое мнение по поводу итальянских мужчин, итальянских похорон и лицемерия семьи Корлеоне, попросила:
- Пожалуйста, скажите, что я была не такая.
- Ты была не такая, - вежливо ответила Конни, и, хотя в ее голосе не было сарказма, Сандра покраснела.
- Моего мужа застрелили, - сказала она. – Его просто расстреляли. Отца моих детей. Послушай, мне жалко беднягу Фредо, но он был женат на этой шлюшке меньше года, не так ли? И она была с ним только из-за денег. Я думаю, что это бесчестно, это мое мнение.
Она поколебалась, а затем наклонилась к Конни и шепнула:
- Он сделал это специально?
Конни похолодела.
- Если Фредо утопился, ты можешь рассказать мне об этом, - сказала Сандра. – Я ведь все еще член семьи. Я никому ничего не скажу. Это было самоубийство?
- Он бы никогда этого не сделал, - твердо ответила Конни, хотя и не была уверена в своих словах.
Фредо был таким тихим и таким потрясенным после смерти их матери, таким непохожим на себя, и он рассказал ей, в конце концов, из-за чего Майкл так зол на него. Они никогда не были особо близки, Конни и ее средний брат, но никогда не были и соперниками, и хотя он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ей во время ее первого брака, он никогда не осуждал ее за то, во что она превратила свою жизнь. И он отчаянно нуждался в ком-нибудь, кто мог бы его выслушать.
- Я бы никогда не сделал этого, если бы знал, что они хотят его убить, - клялся Фредо, - Никогда, - но его дрожащие пальцы, которыми он не мог зажечь сигарету, свидетельствовали об обратном. Фредо был с их отцом, когда Татталья стреляли в Вито Корелеоне. Он не мог не понимать, что была только одна причина, по которой конкуренты попросили ввести своих людей в окружение Майкла Корлеоне.
А теперь Фредо мертв, трагическая случайность: утонул в озере – так говорят. Если это не правда и если он не покончил с собой сам, значит, его убил Майкл. Но мир между Конни и Майклом был еще слишком свеж и слишком уязвим, чтобы выдержать даже тень сомнения.
«На его месте могла бы быть я», - подумала Конни, но затем решила, что не могла бы. Она ненавидела Майкла также сильно, как и саму себя, как и родителей, но она бы никогда не позволила убить его кому-то другому. Если бы она хотела, чтобы он умер, она бы сама убила его. Своего брата, своего единственного оставшегося брата, который еще помнил, что Сонни всегда давал ей больше конфет, единственного человека, который еще помнил это.
- Если ты так говоришь, - недоверчиво сказала Сандра, возвращая ее к вопросу, покончил ли Фредо с собой или нет.
Конни взяла ее за левое запястье и сжала его достаточно сильно, чтобы причинить Сандре боль.
- Я так говорю, - прошипела она. – Это была случайность.
- … и он не так уж хорошо трахался, - Диана развалилась на софе рядом с ними. – Только классно целовался, это он действительно умел. Потому что все вы, долбаные итальянцы, наполовину гомики, постоянно целуете друг друга. Это все практика.
На секунду Конни захотелось забрать у Дианы бутылку шампанского и выпить все, что там осталось. Затем она вспомнила, как проснулась в Лас-Вегасе рядом с мужчиной, который ей даже не нравился, с раскалывающейся головой и осознанием, что она пропустила школьное выступление своего сына Виктора, чего он ей так и не простил. В любом случае, несмотря на причины, она уже ступала на эту дорожку, что принесло ей небольшое удовлетворение и гораздо большее чувство вины.
- Если ты поможешь мне отвести ее под холодный душ, чтобы она пришла в себя к отпеванию, я отдам тебе серьги моей матери, - сказала она Сандре, и Сандра, которая всегда мечтала унаследовать эти серьги и обладала силой и выносливостью матери троих детей, пылко кивнула.
У Дианы, выступавшей в шоу, были сильные ноги, которыми она лягалась как бык. От холодной воды она яростно закричала, зато цель оказалась достигнута. Конни промокла насквозь и заработала несколько синяков, но Диана успокоилась и затихла.
- Я не могу это надеть, - сказала она, показывая на свое мокрое платье.
- Не смотри на меня, - сказала Конни Сандра, - она выше, и у меня не такая большая грудь. Она не может надеть мое.
В доме все еще оставались темные платья Кей, и они точно подходили по размеру, но если бы Конни дала Диане одежду Кей, Майкл посчитал бы это насмешкой, чего Конни хотела меньше всего.
- Можешь взять одно из моих, - сказала Конни, глядя на Диану, хотя и была не настолько щедро наделена природой.
- Чертов Фредо, - Диана сказала это не злобно, а бесконечно измученно. – В результате я выгляжу на его похоронах, как какая-нибудь чертова итальянская мадонна.
8
Кей, светловолосая, красивая, хорошо образованная, но бросившая свою работу после свадьбы с Майклом, протестантка, со своей очень белой кожей и нежной улыбкой, была, как однажды заметил Фредо, олицетворением Американской Мечты. Неудивительно, что Майкл влюбился в нее, и не однажды, а дважды: сначала, будучи юным солдатом, вернувшимся с войны, а потом после своей сицилийской ссылки. Ее религия была единственным, что не устраивало в ней Кармелу Корлеоне, но после кровавого крещения, когда Майкл стал главой семьи Корлеоне, Кей обратилась в католичество и начала посещать утренние службы вместе со свекровью.
- Она молится за душу Майкла, Констанция, - говорила Кармела со смесью благодарности к Кей и разочарования в Конни, которая так и не присоединилась к ним.
Кей смотрела на нее умоляюще. Было очевидно, что она осознала, что Конни не врала ей о делах Майкла: ни относительно смерти Карло, ни обо всех остальных.
- Почему ты думаешь, что Бог услышит? – спросила Конни.
- Констанца!
- Я не богохульничаю, мама. Я знаю, что Бог может простить самый страшный грех, если в нем искренне раскаяться. Но без раскаяния не будет никакого отпущения, неважно насколько сильно молятся другие. Я думаю, - сказала Конни, глядя на Кей, - я думаю, что ты зря теряешь время. – Затем она посмотрела на Кармелу. – И ты тоже.
Рука матери накрыла ее рот:
- Это низко, низко говорить так об отце, который любил тебя, - мама плакала, и чувство вины боролось в Конни со все возрастающей потребностью возражать.
- Я говорю обо всех нас. Мы живем на крови других людей, мама. Вот, что мы делаем. И я знаю, что я не остановлюсь, и ты не остановишься, и Кей не остановится. Почему Господь должен слушать нас?
- Конечно же, он не должен слушать тебя! - сказала ее мать, усаживая Кей в машину, которая должна была отвезти их в церковь.
Оглядываясь назад, Конни хотела бы знать, молилась ли мама за нее, добавляя ее имя к именам мужа и сыновей. Но она боялась услышать ответ и никогда не спрашивала.
9
- Я не умею молиться, - сказал Майкл Конни через несколько лет, когда она обнаружила его, бродящим вокруг дома на озере Тахо в два часа ночи, через два дня после похорон Фредо.
Он почти не спал всю неделю, и его железный самоконтроль ослабел.
- Я не молилась много лет, - ответила она.
- Я знаю, - сказал он, и они вернулись на кухню, где Конни сделала им горячий шоколад, потому что она не верила, что сможет справиться с остатками шампанского, и не верила, что он сможет.
- Кей сделала аборт, - внезапно сказал Майкл. – Это она мне сказала, в тот день, когда ушла. Это не был выкидыш. Это был аборт. Ты знала?
Конни не знала, хотя ей и показалось, что то выражение, которое она заметила на лице Кей во время первого причастия Энтони, отражало что-то большее, чем просто приближающееся материнство. Но тогда она подумала, что ее собственная обида вынуждает ее воспринимать вещи более негативно, чем они есть на самом деле. Она покачала головой. Несмотря на все годы, которые она злилась на Бога, религиозность, усвоенная в детстве, заставила ее инстинктивно содрогнуться от глубины отчаяния Кей.
- Если бы Солоццо не попытался убить папу, - продолжил Майкл, и его голос был гораздо моложе, чем в последние годы, - я бы женился на Кей и сейчас преподавал бы математику в Стэнфорде. Вместе с Кей. И с нашими тремя детьми. Ты в это веришь?
- Я думаю, - осторожно сказала Конни, - что ты в это веришь.
- Ты все еще ненавидишь меня, - сказал Майкл.
В неверном свете кухонной лампы она могла разглядеть его щетину. Обычно он брился очень аккуратно, ее самый младший брат, - одна из немногих тщеславных привычек, которым он предавался. Его голос не звучал разочарованно или расстроенно. Наоборот, он звучал почти нетерпеливо. «Ищет наказания», - подумала Конни. Это чувство было хорошо знакомо ей самой, и она опять захотела узнать, что же произошло между ним и Кей в их последний день. Ее мысли перекинулись на Фредо, и неожиданно она покачала головой.
- Нет. Я просто не думаю, что ты бы удовлетворился университетской работой, и что тебе бы хватило только студентов, чтобы приказывать им, что делать.
- То есть ты думаешь, что на моих руках в любом случае оказалась бы кровь.
Она вспомнила Сонни, избивавшего мужчину на улице. Она вспомнила Карло, впервые поднявшего на нее руку, это было в их брачную ночь. Она вспомнила нож в своей руке. Она вспомнила Фредо, отчаянно клявшегося, что он не знал, что с его помощью к Майклу подобрались убийцы. Она вспомнила своего отца, отца, в чьей любви и справедливости она не сомневалась до того самого дня, когда он сказал ей: «она никогда не давала мне повода».
- Я думаю, что каждый способен на все, Майкл. При определенных обстоятельствах.
Он ничего не сказал. Он все еще крепко сжимал чашку с шоколадом, который не пил, и она взяла его руки в свои.
- Но мы не обязаны, - прошептала она. – В этом весь секрет. А теперь пей. Ты же знаешь, доктор всегда говорил, что у тебя низкий уровень сахара в крови.
- Нет, я придумал это, - сказал он. – Потому что я завидовал той шумихе, которую они подняли вокруг тебя и твоего низкого гемоглобина. Сонни даже пошел в тир на ярмарку и выиграл для тебя медвежонка, помнишь? Он был отвратительный и розовый.
- Он был прекрасный и пурпурный, - возразила она.
Он помотал головой и начал пить маленькими глотками. Молчание, воцарившееся между ними, было теперь не угнетающим, а комфортным. Но они все еще могли слышать шелест листьев снаружи, шум ветра, и она почувствовала наползающий холод озера. Озера, в котором погиб их брат Фредо.
- Давай вернемся, - внезапно сказала Конни. – Уедем из этого дома. Из этого места. Этого штата. Вернемся в Нью-Йорк, Майкл. Туда, где мы выросли.
- Я не уверен, что у нас получится, Конни, - тихо ответил он. – Но мы можем попробовать.
@темы:
фики
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
13:39
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
понедельник, 08 декабря 2014
11:19
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
11:18
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
11:14
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
11:14
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
четверг, 04 декабря 2014
12:56
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
среда, 03 декабря 2014
13:56
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
11:10
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
11:03
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Последние
1
…
4
5
6
lesovik
Старушка-лесовушка
МЕНЮ
Авторизация
Запомнить
Зарегистрироваться
Забыли пароль?
Записи
Календарь записей
Темы записей
27
коллеги
19
Лена
17
школа
16
Андрюшка
14
Маша
12
работа
9
Ваня
8
плио
6
Таня
6
фики
5
политика
4
Шилин
4
ММЦ
4
ДНР
3
шуточки
3
Влад
3
Леша
3
Денис
2
Володя
2
митинги
Все темы
Список заголовков
Главное меню
Все дневники
Главная страница
Каталог сообществ
Случайный дневник
@дневники: изнутри
Техподдержка
Статистика
Наверх
Главная
Случайный дневник
@дневники: изнутри
